Об Учителях, шахматах и рефлексивно-деятельностном подходе… Интервью с профессором Виктором Кирилловичем Зарецким

Было очевидно, что интервью на выезде ПК будет наполнено особой атмосферой, но мы не осознавали, насколько нам повезло… Мы застали Виктора Кирилловича за настройкой гитары и поняли, что нас ждет нечто необычайное. Итак, после историй о собственном музыкальном творчестве и обещаний спеть песню о проектной деятельности и об автореферате, мы перешли к нашим «каверзным» вопросам.

— Виктор Кириллович, расскажите нам, кто Вас познакомил с шахматами? Как вообще началось такое увлечение?

— До этого самого увлечения был период в сорок шесть лет, когда я не играл в шахматы. Научился играть я рано, лет в пять, а в шесть меня записали в кружок в Доме Пионеров. Там у меня спросили – «А ты умеешь играть в шахматы?», я ответил «Да». Потом они спросили, хорошо ли я играю, и я снова ответил «Да». «– Почему ты считаешь, что ты хорошо играешь в шахматы? – А я папу обыгрываю! – А что, папа у тебя шахматист? – Нет!». После этого меня, конечно, в кружок взяли, но отходил я туда совсем недолго, а потом и вовсе перестал играть.

В одиннадцать лет я научился играть в преферанс, и это оказалось гораздо интереснее! С тех пор я играл исключительно в преферанс.

Так что с 1959 до 2004 года шахматы меня совершенно не интересовали, а потом начался шахматный проект, пришлось учиться.

Шахматы – это особый мир, где не признают игроков без квалификации. Как-то раз я был на Летней Школе, где меня в первую очередь спросили, какая у меня шахматная квалификация.

Как-то раз на турнире я играл с гроссмейстером Лушниковым (Лушников Николай Владимирович, 1977 г.р., мастер спорта по шахматам), и стоящие вокруг нас люди видели, как я поймал его на комбинации и десять ходов продержал, угрожая матом в один ход, а потом просто проиграл по времени! Мы совершенно случайно попали в пару, а я еще и опоздал на игру – гроссмейстеры играли в особой зоне, я не мог их найти. Прихожу, Лушников сидит, а на шахматных часах уже три минуты. Ну, думаю, да, еще и фору гроссмейстеру дал!

— А с кем из известных людей Вы играли?

— Я играл с гроссмейстером Бебчуком (Бебчук Евгений Александрович, 1939-2005, мастер спорта СССР) – тогда я еще почти не умел играть, это была моя первая партия. Он делал явно плохие ходы, наблюдая за моей реакцией – понимаю ли я, что происходит.

Еще я играл с олимпийской чемпионкой Екатериной Лагно (Лагно Екатерина Александровна, 1989 г.р., шахматный вундеркинд, гроссмейстер, международный мастер спорта) – проиграл ходу на четвертом, допустив ошибку в дебюте. Сразу же потеряв фигуру я уточнил – «Правильно ли я понимаю, что уже проиграл?» Получив утвердительный ответ, я для вида сделал еще несколько ходов, и мы закончили партию.

Я играл и с гроссмейстером Щербаковым (Щербаков Руслан Владимирович, 1969 г.р., гроссмейстер, мастер спорта СССР). Тоже проиграл, конечно, но это была весьма авантюрная игра.

Еще я играл с Никитой Глебовичем Алексеевым (Алексеев Никита Глебович, 1932-2003, психолог, доктор психологических наук).

— Мы слышали, что Вы еще и с Федором Ефимовичем любите играть в шахматы.

— Ну, я ему в турнирах всегда проигрываю. Я во всех шахматных турнирах занимал вторые места, у меня куча дипломов со вторым местом. И, даже если я выигрывал в турнире у Федора Ефимовича, то занимал первое место кто-нибудь другой.

— Виктор Кириллович, а расскажите поподробнее, с чего начинался проект в Сатке?

*(В 2004 году в городе Сатка Челябинской области стартовал проект «Шахматы для общего развития» под руководством Алексеева Никиты Глебовича, Разуваева Юрия Сергеевича и Зарецкого Виктора Кирилловича совместно с шахматным клубом «Вертикаль». Школьники не только учились играть в шахматы, но и развивали свои способности действовать в уме, осмысливать свою деятельность, решать проблемные задачи. Навыки, полученные в игре, интегрировались в учебную деятельность. Работа строилась вокруг взаимодействия ученика и учителя, с последующей рефлексией произошедшего. С 2005 года методика получила распространение в других школах города).

— В 1975 году мы познакомились с Никитой Глебовичем Алексеевым, моим учителем. На тот момент он был кандидатом психологических наук и кандидатом в мастера спорта по шахматам. «Игра, самим Богом созданная для развития способностей действовать в уме», – именно так Никита Глебович писал о шахматах.

Этой идеей он увлек Юрия Сергеевича Разуваева (Разуваев Юрий Сергеевич, 1945-2012, гроссмейстер, международный мастер спорта, мастер спорта СССР) – он тогда из шахматиста переквалифицировался в шахматного тренера, опасаясь за собственное здоровье. Работая со взрослыми шахматистами, он находил у них ошибки мышления, которые свойственны начинающим игрокам. Его работа заключалась в том, что он как бы вычищал эти огрехи начального шахматного образования и развивал способность действовать в уме.

В 2003 году мы встретились втроем. Разуваеву понравилось, что я предложил определять способность действовать в трудной ситуации на материале решения творческих задач, мы разговорились, вспомнили идею шахматного проекта, и решили его реализовать. Идея принадлежала Никите Глебовичу, Юрий Сергеевич отвечал за шахматы, а я стал писать проект.

К большому сожалению, в марте 2003 года нас покинул Никита Глебович. Увидевшись с Разуваевым на похоронах, мы посмотрели друг другу в глаза и дали обещание развивать это проект. И в мае того года проект был уже полностью написан.

Ровно через год, в мае 2004, из Сатки в Академию шахматного творчества пришел запрос – не занимается ли кто-нибудь шахматами для общего развития? Мы тут же встретились, предложили свой проект, и оказалось, это то, что было нужно.

Я взял у Разуваева диск с шахматами для начинающих и начал учиться. Примерно на сорок пятой партии я впервые сыграл вничью. У меня была одна задача – как можно дольше продержаться, а потом оказалось, что я таким образом изобрел тактику Стейница. Он создавал вязкие позиции, трудные, когда все уперлись друг в друга и некуда ходить – именно так я и играл с компьютером, и стал удерживаться – то пятнадцать ходов, то двадцать, то тридцать, пятьдесят… а он все не может меня обыграть! Так я и сыграл вничью.

А потом как-то раз я «зевнул» пешку, и этот ход открыл мне линию для атаки. Я, естественно, эту линию занял, атаковал, и поставил компьютеру мат! Приношу Разуваеву запись партии, а он спрашивает – это я случайно пешку потерял, или специально? Я отвечаю, что специально. Разуваев удивился и ответил: «Ну, если компьютеру что-нибудь предложить сожрать, то он обязательно сожрет!». Так я и выработал первую тактику для игры с компьютером.

К сожалению, в скором времени Юрий Сергеевич Разуваев ушел из проекта. Сначала речь шла о том, что бы вообще закрыть проект – я не представлял, как шахматный проект может работать без единственного шахматиста, но оказалось, что в Сатке достаточно своих специалистов.

Тогда я понял, что мне уже совершенно точно нужно учиться играть.

Именно с Бебчуком состоялась моя первая партия с гроссмейстером. Мы вышли из самолета и я пожаловался – как жаль, что я не записал эту партию. Евгений Александрович сказал, что в этом нет проблемы, и мы можем хоть прямо сейчас все записать. Я очень удивился – как же так, ведь фигуры уже сложены! Бебчук посмеялся и сказал, что может продиктовать все ходы. Я был страшно удивлен, ведь это сорок пять ходов!

Только спустя время я понял, что такое действительно возможно. Как-то раз я по памяти пытался определить, в какой момент партии совершил ошибку. Оказалось, что я способен увидеть доску, фигуры, ходы, и главное — я все это помню! Я взял тетрадь, записал эту партию, нашел ошибку, и на следующий день сыграл с этим человеком и выиграл. Это был восьмилетний вундеркинд, который разрыдался из-за проигрыша. Я тогда, как большой психолог, сказал, что он мне теперь всегда будет проигрывать. Он очень удивился, перестал плакать и спросил: «Почему?». А я ему и ответил: «Потому что я все партии записываю, а ты – нет! Я уроки из ошибок извлекаю, и каждый день играю лучше». На следующий день утром я пришел, а он уже сидел с толстой и разлинованной для партий тетрадкой. Через год, когда ему было девять, он мне написал, что будет участвовать в турнире, где присваивают звание кандидата в мастера спорта.

— Кого Вы бы назвали своими Учителями?

— Мой первый учитель – Петр Яковлевич Гальперин (Гальперин Петр Яковлевич – 1902-1988, психолог, доктор педагогических наук), причем я впервые услышал это на собеседовании. Я проходил собеседование, прошел его очень хорошо – у меня была тогда такая маниакальная фаза, поэтому я внушал к себе уважение любого человека, с которым сталкивался. Беседовала со мной Елена Петровна Кринчик (Кринчик Елена Петровна — кандидат психологических наук, старший научный сотрудник лаборатории «Психология профессий и конфликта» МГУ), она на меня посмотрела и сказала: «Вам надо обязательно на факультет и Вам надо к Гальперину, Вы – кадр для Гальперина». И мне потом в заключении так и написала: «кадр для Гальперина». Когда мы потом, через девятнадцать лет, на факультете выбрасывали архивы, Саша Лидерс (Лидерс Александр Георгиевич, кандидат психологических наук), наш однокурсник, нашел эти карточки и нам раздал. А потом говорит: «Знаете у кого самая лестная характеристика? У Зарецкого». Это было просто невозможно, так как меня три раза отчисляли, и я не входил в число лучших студентов нашего курса.

У меня есть статья «Думая о Петре Яковлевиче Гальперине…», там описана наша с ним встреча, наш с ним сорокаминутный разговор, после которого я шесть часов сидел в библиотеке и пытался записать мысли, которые возникли после нашего разговора. Я исписал целый блокнот, но мысль, которая возникла, ушла и не вернулась… Может быть ее и не было, а было только чувство. Петр Яковлевич тогда у меня спросил: «Ну вот скажите, как нам сформировать творческое мышление?». Я говорю: «Ну надо, наверное, начать с того…» Он подался ко мне вперед, мол, неужели сейчас скажет. А я больше ничего не сказал. Он сказал: «Ну не переживайте, никто на этот вопрос пока ответить не может». Я ему: «Нет, нет, я могу, у меня была мысль». Это был мой первый учитель – гениальный психолог, без сомнения.

Потом я писал диплом у моего учителя – Игоря Никитовича Семенова (Семенов Игорь Никитович – 1945 г.р., психолог, доктор психологических наук), благодаря ему я оказался в науке, потому что я давно уже поставил на себе крест как на ученом. Я тогда пошел в Центр управления полетами и собирался быть тренером по лыжам со знанием психологии. А он считал, что мне обязательно надо в науку, заставлял меня писать различные статьи по диплому, из-за чего мне поставили четыре, хотели три поставить с формулировкой «за никому неизвестный непсихологический термин – «рефлексия»» – 4 человека в комиссии из 5 не знали, что это такое. А потом И.Н. Семенов меня познакомил с Никитой Глебовичем Алексеевым, который стал моим главным учителем. Удивительный человек! Ему я посвятил статью «Траектория развития представлений о рефлексии и их использования в практике организации решения проблем». Потом я работал под руководством Владимира Петровича Зинченко (Зинченко Владимир Петрович – 1931-2014, психолог доктор психологических наук); ему я тоже посвятил статью «О Владимире Петровиче – Учителе и человеке».

— Виктор Кириллович, как зародилась идея создать рефлексивно-деятельностный подход?

— Прочтение книги «Сода-солнце» Михаила Анчарова было определяющим – книга придала определенный вектор моей жизни. Я хотел быть психологом-практиком, меня не интересовала наука психология. Герой этой книги помогал людям справляться с проблемами, и меня это очень привлекало. Когда я пришел на факультет, меня интересовала именно помощь людям, но я очень быстро понял, что практики здесь никакой нет. Я тогда решил, что получу диплом психолога, а потом поступлю в институт физкультуры и буду тренером по лыжам со знанием психологии. А в 1972 году я получил травму, и у меня возникла ситуация самоопределения. Я стал ходить в библиотеку, посещал лекции, задумался о будущем.

Я воспользовался первой же ситуацией, когда понадобилась моя помощь, а понадобилась она Владимиру Ворошилову (Ворошилов Владимир Яковлевич, 1930-2001, деятель телевидения, автор и ведущий игры «Что? Где? Когда?»). У него тогда никак не получалось создать передачу. Мы провели глубокую рефлексию, и по итогам была создана передача «Что? Где? Когда?» – единственная передача, запатентованная как отечественный медиа продукт.

После этого многие мои друзья обращались ко мне за помощью с дипломами, с диссертациями, я всем помогал. Как-то раз мой близкий приятель сказал мне, что не может написать диплом. Я попросил рассказать, в чем сложности, и он сказал, что хочет написать очень хороший диплом. Тогда я попросил написать плохой диплом, это была моя личная просьба. Через три дня был написан сам диплом, а всего лишь через три года была защищена и диссертация.

Рефлексия, как вы уже поняли, была с самого начала с решения творческих задач, она была как очень важный процесс, с которым можно работать, помогать преодолевать различные трудности.

А в перестройку была уже идея работы с проблемами людей – проблем тогда было больше, чем людей в нашей стране. Нужно было искать ресурсы, и я написал книжку с 5 правилами решения творческих задач. Это был главный итог моей семнадцатилетней научной работы – всего пять предложений:

• Чтобы решить задачу, надо хотеть ее решить.
• Чтобы решить задачу, надо верить, что ее решение возможно.
• Чтобы решить задачу надо ее решать.
• Чтобы решить задачу, надо понять, что мешает ее решению.
• Чтобы решить задачу, надо увидеть в помехе путь к решению.

Потом мы начали проводить игры и проектные семинары, а в образовании тогда шло дифференцированное обучение, которое приобретало совершенно ужасные формы, – появилось большое количество неуспевающих детей, социально неблагополучных, и учителя начали стонать от этих детей. Педагогические неудачи они тогда объясняли очень просто: есть необучаемые дети, – существовал такой официальный диагноз. Мы организовали проект Летняя Школа для детей с трудностями в обучении и учителей, которые с этими детьми работают. И в первой школе мы показали, как эти учителя могут работать с детьми, а уже в следующей школе мы выступали лишь в качестве консультантов.

И потом, после обсуждения того, как шла работа, мы поняли, что мы организовывали самостоятельную деятельность учащихся по преодолению собственных трудностей и рефлексию этого процесса. И я написал статью по материалам работы в Летней Школе «Об опыте рефлексивно-деятельностного подхода на материале коррекционных занятий по русскому языку». В 1998 году она была опубликована. Тогда это была почти что полу-шутка, потому что «рефлексивно-деятельностный подход» это была фиксация того, что мы делали. Позже, прочитав нашу статью, А.Н. Антонова сделала проект, переложив все принципы на разрешение трудностей в математике, и получила те же результаты! Тогда мы уже задумались.

В 1999 году появился проект «Общественный договор об условиях нормального развития особенного ребенка», где этот подход уже был зафиксирован, но там были слова, что работать с ребенком надо в зоне доступной трудности. Я прочно забыл к тому времени Выготского и не было даже мыслей, что есть понятие зоны ближайшего развития. Потом, перечитывая текст, я задумался о том, что же мне это напоминает, почему это зона доступной трудности?.. Это же зона ближайшего развития! Тогда я заново открыл для себя Выготского. В 2006 году я сделал доклад, который вызвал бурную дискуссию – можно ли вообще так понимать зону ближайшего развития. Этот же доклад вызвал бурную дискуссию в 2008 году в Сан-Диего, в 2010 году на психиатрическом конгрессе. В 2014 году в Австралии был доклад о понятии зоны ближайшего развития в педагогике и психотерапии – и он снова вызвал бурную дискуссию! И, наконец, в 2015 году я написал статью, которая подводила итоги идей о том, как можно понимать психологию развития и при чем здесь рефлексивно-деятельностный подход. С тех пор принято говорить о рефлексивно-деятельностном подходе как о подходе к оказанию помощи в преодолении учебных трудностей, способствующей развитию.

— Виктор Кириллович, какие у Вас планы относительного шахматного проекта, да и рефлексивно-деятельностного подхода в целом?

— Через шахматы хотелось бы создать пример того, как можно способствовать развитию в разных направлениях – ведь развивается все то, что вовлекается в эту деятельность. Если этот процесс организован как преодоление трудностей на основе самостоятельных усилий человека – то таким образом вызываются необходимые механизмы развития. В одном случае это ведет к развитию, в другом к профилактике.

Что касается рефлексивно-деятельностного подхода – то у нас уже есть запросы, директора школ хотят видеть у себя специалистов по РДП. Нужно постараться, чтобы зафиксировать РДП как вид профессиональной помощи среди психологов и педагогов в разных контекстах. Это не замена психотерапии, но РДП в том числе оказывает психотерапевтическое влияние в ходе работы.

— Наш традиционный финальный вопрос. Что бы Вы могли посоветовать нынешним студентам? Какое-то напутствие или пожелание.

— Сейчас происходят такие процессы, которые порождают удобных миру людей. Это люди, которые покупают тот товар, что рекламируют, и смотрят те передачи, что показывают. У этого всего есть оборотная сторона в виде террористов, сумасшедших футбольных фанатов… Образование – вот главный противовес этих процессов, ведь именно образование образовывает человека. Обратите внимание на тот двойной смысл, что заложен в этих словах.

Наверное, именно этого бы я пожелал – увидеть себя в контексте этих процессов и самоопределиться.

— Виктор Кириллович, огромное спасибо Вам за интервью, наполненное такими искренними воспоминаниями!

На этом наше интервью подошло к концу. Виктор Кириллович взял в руки гитару и начал петь. Атмосфера наполнилась невероятной теплотой, и в этот момент мы еще раз убедились, что на нашем факультете собраны настоящие таланты и профессионалы своего дела!

Интервью провели и подготовили к печати –

Ольга Пичугина и Дарья Ведмицкая